четверг, 12 января 2006
Пустота и грусть.
"Это все, что останется после меня" (с)
Сегодня нет сил, но завтра напишу тебе...
Если...
Опять невеселое письмо, я уже разучился писать иные.
Тибетская подводная лодка...
"Это все, что останется после меня" (с)
Сегодня нет сил, но завтра напишу тебе...
Если...
Опять невеселое письмо, я уже разучился писать иные.
Тибетская подводная лодка...
суббота, 12 ноября 2005
Облака неспешно ползли по небу, заставляя меня думать о том, что все вокруг замедлило свое движение. Время прекратило свой безумный бег - минуты текли как часы. Мне казалось, что вот уже целую вечность я лежу здесь, ощущая себя частью этого поля. Поля спелой пшеницы, чьи колосья колышет ветер. Поле, что так похоже на бескрайнее золотистое море. Ветер тревожит колосья, что волнами разбегаются до самого горизонта. Бескрайнее море, бьющее в глаза золотом. Встать, приподнять руку, что б усики колосков чуть касались ладоней. И сделать первый шаг в эту манящую бесконечность…
Небо застывало, и двигалось вновь, в очертаниях облаков я видел лица. Я старался разглядеть как можно больше черт тех, кто бы дорого когда-то. Вот, еле заметная горбинка на носу, а это острый подбородок и высокий лоб. Непроизвольно я улыбнулся и закрыл глаза, позволив ветру и запахам рисовать в моем воображении причудливые картины и узоры. Бесконечный полет, невесомость и какая-то легкость, невиданная раньше. Тополиная пушинка, что влекома теплым июльским ветерком. Куда ее несет, где она упадет в теплую землю, чтобы пустить корни и дать жизнь новому древу? Пройдут годы, но от этого маленького кусочка пуха родиться нечто величественное, высокое. Под ветвями этого тополя будут резвиться дети, на его ветвях совьют свои гнёзда птицы, прилетая вновь и вновь, наполняя своим щебетом каждое утро. Но все может быть иначе. Зерно падет не в благодатную теплую землю, а в холодный мертвый камень. День за днем оно будет источать себя тщетными попытками дать новую жизнь в мертвой глыбе. И через год от него не останется ничего, оно не родит жизнь, оно бесполезно умрет, не оставив после себя и следа.
Улыбка сошла с моего лица. Я чувствовал сейчас, что подобен этому зерну, что еще только летит в неизвестность. Летит, не в силах изменить ровным счетом ничего. Во власти ветра, случая, судьбы, кармы, предопределенности – как угодно можно называть, но суть едина. Я был одной из мириад песчинок на берегу океана. Легкой пушинкой, что значит для мира столь мало, что ее потерю никто не заметит. Но понимал, что эта пушинка может дать миру столь много, на что она способна. Жить самому, творить жизнь, давать жить другим. Обрести хоть какой-то смысл. Отдать себя этому миру, попросив взамен лишь то, что действительно необходимо для существования. Взять столько, сколько надо, ни каплей больше. Или упасть на холодный камень. Жить там, где жизнь невозможна, но бороться до последней капли, пытаться изменить окружающее, и кто знает, вдруг ветер принесет частички земли, а небо щедро оросит камень своими слезами. Жизнь будет не столь благостна, как в мягком черноземе, но она будет. И пусть она пройдет в борьбе за лучик солнца, но она будет. Потому что можно опустить руки, и умереть куда быстрее, понимая, что все было кончено еще до твоего рождения. Поднять весла, и отпустить свою ладью по течению навстречу смерти. Но в самом конце пути, оглянувшись, можно заметить тех, кто боролся в самом начале жизни, кто с борьбой уйдет в вечность. Увидеть тех, кто не опустил рук и выжил, найдя в себе достаточно сил…
Я вновь открыл глаза. Облаков больше не было, небо было чисто и прозрачно. Даже ветер немного стих, я больше не слышал его слов. Земля, что была столь теплой минуту назад, заметно остывала, в спину впивались примятые колосья и стебли. Что-то произошло за это время, пока мои глаз были закрыты. Изменился мир, а может, изменился я сам. Перестал чувствовать дыхание ветра на своих щеках, забыл, как прекрасно летнее небо. Пение полевых птах превратилось в гомон, улыбка стала гримасой. Мир отторгал меня, как инородное тело, а я просто растеряно хлопал глазами, как ребенок, совершивший пакость, не ведая, что творит. Ребенок, который получил наказание, не понимая за что. Мы, всю жизнь пытаемся познать мир, каждый на своем уровне, мы просто дети. Мужи, чьи головы седые, девушки, только что познавшие радость первой близости - мы просто дети. Каждый ли найдет в себе достаточно сил, что бы признать свою ничтожность перед этим миром, который дал нам все, что окружает нас. Мир, породивший нас теми, какие мы есть сейчас. Скажи мне, что мы сами делаем себя, и я улыбнусь тебе в ответ. Потому что это только часть правды. Мы как пух июльского тополя, нас кружит и несет в даль ветер, мы в полной власти жизни. Но когда приходит время, каждый из нас сделает свой выбор, но продиктованный не столько нашей волей, сколько условиями, что окружают нас. Это значит много, но и в то же время не значит ровным счетом ничего, потому что мы живем внутри мира, созданного не нами, мы здесь лишь часть того, что называется жизнь. Мы ничтожны и велики, слабы и сильны. Мы рабы и боги, но мы живем не по своим законам, понятиям, представлениям. Мы живем только по воле мира, и пока мы нужны миру. Когда я или ты будем не нужны ему, он найдет тысячи способов, что бы нас с тобой не стало. Но это может быть просто бред человека, который целый день провалялся под солнцем…
Я сел, земля стала нестерпимо холодна. Я видел только небо и спелые колосья вокруг себя. Ветра по-прежнему не было, солнце лениво ползло на запад. Хотелось пить, но моя сумка была пустой. Консервный нож и три листа бумаги – вот все, что у меня было при себе. Но и этого было много, и абсолютно бесполезно.
От созерцания своего нехитрого скарба меня отвлек нарастающий шум. Точнее, это был топот, топот копыт. Я вскочил на ноги, но солнце слепило, заставляло отвернуться. Топот не прекращался, он был отчетливо слышен. Но я никак не мог понять, откуда, с какой стороны. Возможно, это только лишь плод моего воображения, тепловая галлюцинация, бред усталого человека.
Я закрыл лицо ладонями, не в силах более видеть этот золотой цвет поля, это насмешливое алое солнце на закате, высокое небо. Время перестало существовать, как и все окружающее. Бесполезная попытка убежать от себя самого. Волшебные грабли, что оставил забывчивый фермер на этом поле, вновь и вновь били меня, когда я по-неосторожности наступал на них, надеясь, что именно в этот раз ничего не произойдет. Но так было бы слишком просто, и грабли без устали нещадно наказывали меня. Или я сам…
Внезапно что-то теплое и мягкое коснулось моей шеи. Запах, что напомнил детство. Это была лошадь. Стройный, высокий жеребец, чьи губы не знали удил, чей круп не знал седла. Гордый, свободный как ветер. Черная грива лоснилась, играла бликами закатного солнца. Но больше всего меня поразили его глаза. Нет слов, что бы я смог описать то, как он смотрел, не мигая, на меня. Не успел я открыть рот, что бы сказать, спросить у него, как вихрем взметнулась грива, и он отскочил, недоверчиво фыркнул.
Мы стояли, глядя друг другу в глаза, но мне с каждым вздохом все тяжелее было не отводить взгляд. Я отвернулся, и не смотря под ноги бросился бежать, не понимая, что и зачем я делаю. Я просто бежал в сторону заката. Колосья путались под ногами, я спотыкался, поле стремилось задержать, остановить. Стебли оплетали мои икры, и каждый шаг был тяжелее предыдущего. Сердце готово было выскочить из горла, перед глазами плыли красные круги. Но какая-то сила гнала меня вперед и вперед, ноги налились свинцом, все замедлилось, я почти перешел на шаг, но не хотел останавливаться. Ноги подкосились, мое тело отказалось подчиняться и рухнуло на землю. Я не мог моргнуть, пошевелить рукой. Я задыхался, не в силах набрать воздух в грудь…
Плед спал, и я очнулся в кресле. Трубка давно погасла, кружка кофе выпала из рук, оставив темное пятно на ковре. В моем доме холодно, мое сердце…
У меня его больше нет…
Меня больше нет…
Не с тобой.
Не со мной.
Не здесь…
Небо застывало, и двигалось вновь, в очертаниях облаков я видел лица. Я старался разглядеть как можно больше черт тех, кто бы дорого когда-то. Вот, еле заметная горбинка на носу, а это острый подбородок и высокий лоб. Непроизвольно я улыбнулся и закрыл глаза, позволив ветру и запахам рисовать в моем воображении причудливые картины и узоры. Бесконечный полет, невесомость и какая-то легкость, невиданная раньше. Тополиная пушинка, что влекома теплым июльским ветерком. Куда ее несет, где она упадет в теплую землю, чтобы пустить корни и дать жизнь новому древу? Пройдут годы, но от этого маленького кусочка пуха родиться нечто величественное, высокое. Под ветвями этого тополя будут резвиться дети, на его ветвях совьют свои гнёзда птицы, прилетая вновь и вновь, наполняя своим щебетом каждое утро. Но все может быть иначе. Зерно падет не в благодатную теплую землю, а в холодный мертвый камень. День за днем оно будет источать себя тщетными попытками дать новую жизнь в мертвой глыбе. И через год от него не останется ничего, оно не родит жизнь, оно бесполезно умрет, не оставив после себя и следа.
Улыбка сошла с моего лица. Я чувствовал сейчас, что подобен этому зерну, что еще только летит в неизвестность. Летит, не в силах изменить ровным счетом ничего. Во власти ветра, случая, судьбы, кармы, предопределенности – как угодно можно называть, но суть едина. Я был одной из мириад песчинок на берегу океана. Легкой пушинкой, что значит для мира столь мало, что ее потерю никто не заметит. Но понимал, что эта пушинка может дать миру столь много, на что она способна. Жить самому, творить жизнь, давать жить другим. Обрести хоть какой-то смысл. Отдать себя этому миру, попросив взамен лишь то, что действительно необходимо для существования. Взять столько, сколько надо, ни каплей больше. Или упасть на холодный камень. Жить там, где жизнь невозможна, но бороться до последней капли, пытаться изменить окружающее, и кто знает, вдруг ветер принесет частички земли, а небо щедро оросит камень своими слезами. Жизнь будет не столь благостна, как в мягком черноземе, но она будет. И пусть она пройдет в борьбе за лучик солнца, но она будет. Потому что можно опустить руки, и умереть куда быстрее, понимая, что все было кончено еще до твоего рождения. Поднять весла, и отпустить свою ладью по течению навстречу смерти. Но в самом конце пути, оглянувшись, можно заметить тех, кто боролся в самом начале жизни, кто с борьбой уйдет в вечность. Увидеть тех, кто не опустил рук и выжил, найдя в себе достаточно сил…
Я вновь открыл глаза. Облаков больше не было, небо было чисто и прозрачно. Даже ветер немного стих, я больше не слышал его слов. Земля, что была столь теплой минуту назад, заметно остывала, в спину впивались примятые колосья и стебли. Что-то произошло за это время, пока мои глаз были закрыты. Изменился мир, а может, изменился я сам. Перестал чувствовать дыхание ветра на своих щеках, забыл, как прекрасно летнее небо. Пение полевых птах превратилось в гомон, улыбка стала гримасой. Мир отторгал меня, как инородное тело, а я просто растеряно хлопал глазами, как ребенок, совершивший пакость, не ведая, что творит. Ребенок, который получил наказание, не понимая за что. Мы, всю жизнь пытаемся познать мир, каждый на своем уровне, мы просто дети. Мужи, чьи головы седые, девушки, только что познавшие радость первой близости - мы просто дети. Каждый ли найдет в себе достаточно сил, что бы признать свою ничтожность перед этим миром, который дал нам все, что окружает нас. Мир, породивший нас теми, какие мы есть сейчас. Скажи мне, что мы сами делаем себя, и я улыбнусь тебе в ответ. Потому что это только часть правды. Мы как пух июльского тополя, нас кружит и несет в даль ветер, мы в полной власти жизни. Но когда приходит время, каждый из нас сделает свой выбор, но продиктованный не столько нашей волей, сколько условиями, что окружают нас. Это значит много, но и в то же время не значит ровным счетом ничего, потому что мы живем внутри мира, созданного не нами, мы здесь лишь часть того, что называется жизнь. Мы ничтожны и велики, слабы и сильны. Мы рабы и боги, но мы живем не по своим законам, понятиям, представлениям. Мы живем только по воле мира, и пока мы нужны миру. Когда я или ты будем не нужны ему, он найдет тысячи способов, что бы нас с тобой не стало. Но это может быть просто бред человека, который целый день провалялся под солнцем…
Я сел, земля стала нестерпимо холодна. Я видел только небо и спелые колосья вокруг себя. Ветра по-прежнему не было, солнце лениво ползло на запад. Хотелось пить, но моя сумка была пустой. Консервный нож и три листа бумаги – вот все, что у меня было при себе. Но и этого было много, и абсолютно бесполезно.
От созерцания своего нехитрого скарба меня отвлек нарастающий шум. Точнее, это был топот, топот копыт. Я вскочил на ноги, но солнце слепило, заставляло отвернуться. Топот не прекращался, он был отчетливо слышен. Но я никак не мог понять, откуда, с какой стороны. Возможно, это только лишь плод моего воображения, тепловая галлюцинация, бред усталого человека.
Я закрыл лицо ладонями, не в силах более видеть этот золотой цвет поля, это насмешливое алое солнце на закате, высокое небо. Время перестало существовать, как и все окружающее. Бесполезная попытка убежать от себя самого. Волшебные грабли, что оставил забывчивый фермер на этом поле, вновь и вновь били меня, когда я по-неосторожности наступал на них, надеясь, что именно в этот раз ничего не произойдет. Но так было бы слишком просто, и грабли без устали нещадно наказывали меня. Или я сам…
Внезапно что-то теплое и мягкое коснулось моей шеи. Запах, что напомнил детство. Это была лошадь. Стройный, высокий жеребец, чьи губы не знали удил, чей круп не знал седла. Гордый, свободный как ветер. Черная грива лоснилась, играла бликами закатного солнца. Но больше всего меня поразили его глаза. Нет слов, что бы я смог описать то, как он смотрел, не мигая, на меня. Не успел я открыть рот, что бы сказать, спросить у него, как вихрем взметнулась грива, и он отскочил, недоверчиво фыркнул.
Мы стояли, глядя друг другу в глаза, но мне с каждым вздохом все тяжелее было не отводить взгляд. Я отвернулся, и не смотря под ноги бросился бежать, не понимая, что и зачем я делаю. Я просто бежал в сторону заката. Колосья путались под ногами, я спотыкался, поле стремилось задержать, остановить. Стебли оплетали мои икры, и каждый шаг был тяжелее предыдущего. Сердце готово было выскочить из горла, перед глазами плыли красные круги. Но какая-то сила гнала меня вперед и вперед, ноги налились свинцом, все замедлилось, я почти перешел на шаг, но не хотел останавливаться. Ноги подкосились, мое тело отказалось подчиняться и рухнуло на землю. Я не мог моргнуть, пошевелить рукой. Я задыхался, не в силах набрать воздух в грудь…
Плед спал, и я очнулся в кресле. Трубка давно погасла, кружка кофе выпала из рук, оставив темное пятно на ковре. В моем доме холодно, мое сердце…
У меня его больше нет…
Меня больше нет…
Не с тобой.
Не со мной.
Не здесь…
вторник, 11 октября 2005
След ладошки на песке
Тихий взгляд из-под ресниц,
Место здесь моей тоске
Боль уносит стая птиц...
(c) Только что....
Тихий взгляд из-под ресниц,
Место здесь моей тоске
Боль уносит стая птиц...
(c) Только что....